СХВАТКА НА ПУРСАНГЕ.
Владимир Короткий
Михалыч подстрелил лося. Вообще-то в этот день у него были другие планы. Давно уже собирался махнуть на пару дней, на речку Сёрдуху, поставить капканы на куницу. Но не всегда бывает так, как задумано.
Совсем немного оставалось пройти до места промысла, как в молодом осиннике подал голос Юрко — его охотничий пес. Лаял возбужденно, с ярой хрипотцой, и Михалыч знал — так злиться он мог только на лося. Лицензия, до сих пор не реализованная, на отстрел сохатого была, и охотник решил попытать удачу. Снял с плеча тяжёлую связку капканов, повесил на сук ели со сломанной вершиной, что бы легче было за ними потом вернуться и осторожно направился на голос собаки. По лаю Михалыч понял, что Юрку не удается держать животное на месте, и оно уходит по сенокосным угодьям, которые тянутся по ручью к реке Светице. Он прибавил ходу, надеясь обогнать, обойти их, но ничего не получилось. Когда выбежал на пожню, сохатый уже поднимался на невысокий противоположный берег. Михалыч с досадливо подумал: «Ушел все-таки». А лось вдруг встал вполоборота к нему и поднял голову, как бы красуясь и высматривая что-то вверху по течению реки…
Выстрел взорвал тишину зимнего дня. Сохатый рухнул на колени, но тотчас, поднялся и, оставляя капли крови на снегу, ушел в густой подрост хвойного леса.
Михалыч перебрался по льду на другой берег. Осмотрел следы, сразу решил, что найдет раненое животное, сколько бы времени ни потребовалось на это. Натура бывалого охотника не позволяла оставлять подранки.
С версту лось шел размашистой рысью, перемахивая через валежины, потом перешел на шаг, заметно было, что силы его слабели. Плохо было, что уходил он в глухомань, в сторону болот, где жилья не было на десятки верст.
Короткий зимний день переходил в сумерки. Возвращаться не имело смысла. Все равно стемнеет в лесу раньше, чем он доберется до дома, а завтра снова идти в эту даль. Да и не впервой было заночевать под ёлкой.
Михалыч устроился возле вывернутой ветром большой ели, дров из которой хватит на всю ночь. Расчистил снег возле выскиря, развел костер, нарубил лапника с елей по соседству, и дров из сухого ствола. Без топора в лес он не ходил, если даже собирался на один день. Разогрел возле костра взятый из дома перекус, сначала добрый ломоть хлеба протянул Юрку, потом принялся за еду сам. Перекусив, набил в котелок снега, повесил на костер.
В лесу стемнело. Жарко горели смоляные дрова, пламя освещало заснеженные деревья. В снежинках, лежащих на ветвях, вспыхивали красные искорки. Тишина и снежное безмолвие кругом. Михалыч не спеша потягивал из кружки чай. Впереди еще был вечер, потом бесконечная зимняя ночь. Днем он видел в лесу волчьи следы, но это особо не тревожило. А зря. Вот если бы он сейчас знал, что в темноте, в заснеженном лесу, бродит ещё некто большой, сильный и злой, вряд ли был бы так спокоен.
Ночь прошла тихо, только каждый час пришлось Михалычу вставать подкладывать ветки в костер. К утру повалил легкий снежок. Как только стало развидневаться, двинулись они с Юрко дальше по следу сохатого.
Через полчаса охотник заметил с пригорка справа на снегу размашистые следы, которые появились возле цепочки следов лося. «Волки опять, что ли? — подумал Михалыч. — Надо поспешить. Легко справятся с обессилевшим лосем — порвут, испортят мою добычу».
Но когда он увидел следы, пришел в замешательство. Оказалось, что прошел медведь. Хищник, который уже два или два с половиной месяца должен лежать в берлоге. А почему этот не залег? Что или кто выгнал его из берлоги? Это было неизвестно Михалычу, но факт оставался фактом — медведь вышел на след лося, почуял кровь и ушел догонять подранка.
То, что он настигнет сохатого раньше охотника, сомнений не было. Что делать? Повернуть назад, не связываясь с опасным, даже вдвойне опасным в эту пору зверем? Михалыч колебался — в нем боролся здравый смысл с азартом опытного охотника. Сколько раз он добывал медведей на овсах, но сейчас ситуация была другая.
Интерес и охотничья жилка взяли верх. Михалыч строго указал Юрку место на тропе позади себя, чтобы он не выдал лаем их раньше времени. Для надежности проверил ружьё — нормально, стволы заряжены патронами с пулей. Переложил ещё пару из патронташа в карман полушубка, чтобы, в случае чего, быстрее перезарядить ружьё. Держа его в руках наизготовку, медленно двинулся по следам медведя с лосем.
Шаг за шагом шли они по заснеженному лесу. Снегопад усилился, хлопья снега кружились в воздухе, белой пеленой закрывая лесные полянки и просветы между деревьями. Долго шли, осторожничая и выжидая всякий раз, когда следы ныряли в густые еловые дебри. И все-таки зверь перехитрил охотника…
Михалыч медленно ступал вдоль поваленной ветром разлапистой ели. След лося и медведя уходил дальше от неё к небольшому бугорку. Вдруг позади злобно зарычал Юрко. У Михалыча по спине пробежал холодок. Мелькнула мысль: «Шатун где-то рядом, он уже здесь». Охотник стал разворачиваться, и в это мгновение над заснеженными ветвями лежавшей ели взметнулась в прыжке лохматая фигура медведя. Не целясь, направив стволы в грудь зверю, Михалыч нажал на курок. Грохнул выстрел. Шатун, не допрыгнув, приземлился мордой в снег и тут же встал на задние лапы. Снова прогремел выстрел. Глуше. Потому что бил почти в упор. Зверь мощным ударом передней лапы выбил, скорее, вырвал ружье из рук охотника и метнул за себя. Михалыч услышал треск — от удара о ствол ели приклад развалился на части. Он интуитивно выставил вперед, в пасть медведю согнутую в локте руку. Закусив зубами рукав полушубка, зверь повалил его на снег. Когтистой лапой проехал по волосам, разорвав кожу на голове. Михалыч пытался дотянуться до ножа, но не получалось -шатун придавил руку. В эти секунды охотник воочию ощутил всю мощь навалившегося на него дикого зверя. Он был в отчаянии: «Теперь всё, конец, не справиться мне с такой силищей…»
Но неожиданно медведь, бросив его, привстал и попытался достать Юрка, нападавшего сзади. Пес, яростно рыча, вцепился зверю в зад и прикусил, наверное, довольно-таки сильно.
Охотнику хватило этого мгновения, чтобы выхватить из ножен нож. Не чувствуя боли, он встал на ноги и стал бить медведя ножом в левый бок, раз за разом, целясь под лапу, ниже подмышки. Шатун, взревев, стал снова поворачиваться к нему, но лапы вдруг подкосились, и он завалился на бок. Попытался встать еще раз, но не смог. Движения его все слабели и слабели.
Михалыч отступил шаг назад и от боли в ноге рухнул на снег. Он пополз около шатуна к ели. «Ружьё, нужно взять ружьё, пусть и разбитое, вдруг зверь встанет снова», — подумал он.
Медведь, подрагивая лапами с огромными когтями, затихал, видимо всё-таки одна из пуль, посланных ему в грудь, не прошла мимо сердца.
У охотника страшно болела голова, он плохо соображал, что произошло. Юрко вроде не пострадал, он скулил и крутился возле хозяина. Михалыч пытался обнять его здоровой рукой, понимая, что верный пес спас его от гибели. Лежал бы сейчас Михалыч на снегу растерзанным, если бы не Юрко.
Понемногу охотник приходил в себя. Попытался встать, но боль в лодыжке левой ноги снова валила в снег. «Вывих или перелом — дело хуже некуда. Я дальше, чем в десяти километрах от деревни. Идти не могу. Кругом глухомань», — невесёлые мысли нагнали тоску.
Михалыч ощупал голову. Медведь проехал когтями с затылка почти до самого лба. Из рваных ран сочилась кровь. Он расстегнул пуговицы полушубка, добрался до рубахи. Надрезал ножом и оторвал от нее широкую полосу. Как смог, перебинтовал голову и, охая, натянул сверху шапку. Левая, прикушенная острыми клыками рука, болела, но осталась цела. А что же с ногой? Он осмотрелся. В месте схватки из снега виднелся ствол молодой ёлочки. Огромная ель, падая, подмяла ее под себя, и, когда шатун валил его с ног, носок валенка зацепился за этот стволик. «Не ходок я теперь по лесу! Так может остаться здесь и ждать помощи? Через пару дней спохватятся, будут искать. Но искать на Сёрдухе, а не здесь, в глухомани на берегу Пурсанги. Почти в другой стороне», — подумал он про себя, а потом горько усмехнулся: «Можно и здесь ждать. Вон, какой запас продовольствия, целый медведь на двоих с Юрком. Да наверняка и лось где-то рядом. Ведь чья же тогда кровь на морде у шатуна?»
Да, наверняка лось где-то рядом. Неспроста шатун устроил на них засаду. Михалыч держась за сухие ветви, встал, опираясь на правую ногу, заглянул за ствол. Медвежьи следы по полукругу уходили к тому же бугру, что и цепочка его следов с сохатым. Михалыч поднял ружьё. Да, приклад разбит, сделать выстрел, да буквально с одной руки, не удастся. Похоже, зацепил зверь когтем ружьё за ремень, потому и швырнул за себя в ствол ели. Топор да нож, вот и вся защита у них с Юрком сейчас.
Охотник подобрал топор, перебрался к стволу ёлочки. Очистил от сучков и, прикинув, отрубил нужной длины палку. Вот и готов «костыль».
С его помощью он кое-как добрался до бугорка. Лось лежал на склоне, метрах в десяти от поляны. А за ним, еще в десятке метров белела в крутом изгибе покрытая снегом река. Судя по следам вокруг, медведь настиг его уже лежавшим, задушил и устроил пиршество. Шея и правая нога были погрызены.
Михалычу стало всё ясно. Шатун почуял их, или услышал. Так как он был голоден, то не пожелал делиться добычей, посчитав их за соперников. Сделав небольшой круг, залег за упавшей елью в засаде. Приди они на несколько часов позже, он, возможно, насытившись, и ушел бы прочь. А, может, и нет, сейчас не осень, когда медведь сытый и более покладистый. Сейчас пора другая.
Да, очень плохой расклад. Нужно уходить, оставаться здесь нельзя. Вспомнив про те волчьи следы, которые он видел вчера, сделал вывод о том, что целая стая бродит по лесу. Нет гарантии, что сегодня-завтра они тоже не наткнуться на след раненого сохатого. Да и туши лося с медведем почуют за версту. Тогда жди непрошеных гостей.
Было бы ружьё цело, отбился бы Михалыч от волков. А без него, на одной ноге да с покусанной рукой он не боец. Если Юрко схватится с волками, Михалыч даже не сможет помочь ему.
Он стал готовиться к дороге. Сначала вырезал из туши лося несколько увесистых кусков мяса, в расчете на двоих на неделю. Михалыч отлично понимал: тот путь, который ещё вчера мог пройти за один день, теперь вряд ли сможет осилить и за пять дней. Опираясь на «костыль», с трудом прыгая на одной ноге по снегу, собрал разбросанные вещи. Набралась тяжёлая ноша для его теперешнего состояния, но без этого всего не обойтись в лесу.
Хотелось передохнуть, выпить чаю, но нужно было отойти хотя бы на несколько сотен метров отсюда. Сидя на стволе ели, Михалыч пожевал холодного хлеба и, проверив еще раз вещи, отправился по своему следу в обратный путь.
Хорошо ещё, что снегу в этот год было немного. Переставляя «костыль», он, наваливаясь на него и чуть-чуть на больную ногу, делал шаг правой, затем перебрасывал левую, так и ковылял по снегу. Сначала ему казалось, что он просто топчется на месте и вся затея выбираться из этой глуши — пустая трата времени и сил. Но он не отступал, убеждая себя, что надо научиться, надо привыкнуть к такой ходьбе. Не все ли равно где сидеть и ждать помощи. Не сможет идти — остановится в любом месте.
Вот так, делая передышки каждые полсотни шагов, он до сумерек, прошел всего лишь с полкилометра. Возле прошлогоднего бурелома остановился на ночевку. Сначала нарубил немного дров, чтобы развести костер. Сразу натаял воды и поставил вариться полный котелок мяса лося. Для такой ходьбы нужны силы. Юрко, сытно перекусив большим куском лосятины ещё возле туши, от своей порции отказался.
Пока готовился ужин, Михалыч, сидя, рубил дрова. Чтобы растянуть костер на всю ночь, придется экономить.
Поужинав, вновь набил котелок снегом (это для чая). Обычно в лесу в полдень он обязательно разводил небольшой костерок, чтобы побаловать себя душистым чайком, а теперь днем придется отказаться от привычки. Не до этого, лучше пару сотен шагов протащиться.
Привалившись к сосновому стволу спиной, Михалыч сидел на хвойной подстилке. Болели рваные раны на голове, ныла покусанная рука, нога. Он понимал — будет трудно, очень трудно, и не строил планы на всю дорогу, на все дни вперед. Ему бы до утра продержаться, а там видно будет.
Погода миловала. Хотя ночь выдалась ясная, мороз был небольшой, мягкий. Высоко в небе, за вершинами деревьев, мерцали яркие зимние звезды. Михалыч забывался в дрёме. Какой уж тут сон? Ещё тревожился за Юрка. Если стая появится здесь, волки вряд ли сразу нападут на них, но волчица может выманить пса в чащу, и тогда беда — разорвут за минуты. А собака спокойно спала, свернувшись клубком у костра.
Рассветало. Собрав свою поклажу, Михалыч пытался удобнее пристроить за спину ружьё. Оно очень мешало при ходьбе, но оставить его он не мог — это была самая ценная вещь.
Весь день они медленно, но упорно тащились по лесу, обходя завалы, с трудом перелезая через валежины. Останавливался Михалыч только отдышаться. Задержался, правда, на сосновой гриве, возле куста шиповника, усыпанного крупными морожеными ягодами. Он набрал две пригоршни, завернул в тряпочку и положил в мешок: заварка, взятая из дома, закончилась. Сорвал ещё кустиков брусничника у комля сосны: побалует себя вечером ароматным чаем.
На ночевку стали раньше. Встретилась на пути в буреломе ель сухая, в комле ствол раздваивался, Михалыч смекнул, что это можно обратить себе на пользу. Он развел костер на развилке дерева и через час стволы дышали жаром. Оставалось только следить, чтобы горение медленно двигалось вдоль по стволам. Избавленный от рубки дров, он в этот вечер отдыхал, изредка передвигая хвойное ложе вслед за костром. Густой чай из шиповника, казалось, даже снял усталость. Опростав котелок, Михалыч вскипятил еще один — чего отказывать себе хоть в малом удовольствии? Ягоды в тряпочке еще есть, а брусничника под ногами полно.
Его даже перестала беспокоить дума, что завтра придется сделать круг. Их путь пересекает отнорок. Он узкой полосой тянется от одного из здешних болот. А с «костылём» ему по болоту не пробиться.
На удивление, или он раньше не замечал, лес у болота был меньше завален валежником. Гораздо быстрее, чем думалось ночью, Михалыч обогнул отнорок, и снова вышел на свой след. К концу этого дня добрался до места первой своей ночевки. Остаток дров и готовая хвойная подстилка экономили силы и время, хотя времени у него сейчас было достаточно. Да и приспособился он уже рубить дрова, стоя на одной ноге с «костылем», перекидывать их к костру одной рукой.
Вечером, сидя с кружкой чая, он размышлял: «За эти три дня пройдена где-то половина пути. Завтра, если будет всё нормально, выйдем к старым леспромхозовским делянкам. Правее них тянется на север широкая низина, по которой течёт, петляя, река Светица. А там, вдали, на противоположной стороне поймы, стоит на угоре их деревня. Если запалить большой костер, навалить в него сырника да хвои, может дым, столбом в небо, заметят в деревне. И догадаются проверить, не он ли это просит помощи».
Юрко лежал на снегу возле костра, положив голову на передние лапы, и внимательно наблюдал за хозяином. Он мучился от того, что они движутся так медленно. Михалыч, жалея пса, позволил ему отлучатся в чащу. Прошедшим днем собака долго в сосняке облаивала белку, не понимая, почему хозяин прошел мимо, не сняв зверька с дерева метким выстрелом.
Снова забрезжило утро — снова в дорогу. Это бесконечное барахтанье в снегу отнимало силы, охотник дико уставал. Все чаще садился в снег на отдых. К полудню заметил — Юрко останавливается и, подняв голову, слушает лес. Вильнув хвостом, он вдруг бросился вперед, и исчез за деревьями. Михалыч хорошо знал повадки своего пса. Сейчас в его душе затеплился слабый комочек надежды. И он не ошибся.
Юрко звонко и радостно залаял. Издали ему ответила другая собака. Вскоре за деревьями замелькала фигура и тревожный голос позвал:
— Михалыч, ты где? Живой ли? — на полянку вышел односельчанин, молодой парень Василий, живший в доме напротив, через дорогу от него. Окинув взглядом соседа, он изумился:
— Это кто же тебя так, Михалыч?
— Медведь…Шатун… Вот так, Вася. Сколько лет я по лесу ходил, думал, всё умею, всё знаю, а перехитрил меня медведь. Сам к нему в лапы пришел… Если бы не Юрко, задрал бы совсем косолапый, — с грустью рассказал охотник.
— Тебя два дня уже ищут на Сёрдухе, домашние сказали, ты туда пошел капканы ставить, — сказал Вася. — А я в воскресенье на делянки ходил, на недорубах хорошо белок гонять. Около обеда слышал два выстрела, почти дуплетом. Слабо так донеслось, далеко, значит, стреляли. Тогда я подумал, что логдузяне из-за болота наведались промышлять в наших лесах. А вчера вечером прикинул, что, может, ты стрелял. С утра пораньше сегодня и махнул проверить.
— Вась, давай сначала костерок разведем, чайку поставим — пить хочу. Потом расскажу про свою маету.
Вася, забрав у него топор, быстро соорудил костер, набил в котелок снега, приспособил на жердочке над пламенем. Михалыч примостился на валежине, удобнее устроил ногу и поведал соседу о своих мытарствах. Василий слушал, качая головой, потом, помолчав, заявил:
— Ну, Михалыч, считай, что тебе повезло! Редко кому удается вырваться из лап шатуна живым. Да ещё с «костылем» добрести с Пурсанги до сих мест. Крепок ты ещё, старина! Ладно, вдвоем теперь будет легче, выберемся…
Передохнув, Василий нагрузил на себя ружья и оба вещмешка, и поначалу пытался подставить плечо, чтобы «шагать» Михалычу было ловчее, но из этой затеи ничего не вышло из-за высокого роста соседа. Да и протискиваться между стволов деревьев в обнимку было неудобно. К концу дня они обоюдно решили, что Василию нужно идти за помощью. Сначала он устроил Михалыча на ночлег. Забрал разбитое ружье, оставив взамен своё. Перед уходом, взглянув на свою собаку, снял с плеча мешок, повесил на сучок возле земли и приказал:
— Буся, храни! Иначе пойдет вслед за мной. И твоего сманит (пояснил товарищу). Ну, сосед, не хотелось бы тебя оставлять одного, да надо. Потерпи ещё ночь. Утром встречу. Никуда не ходи, жди здесь.
Василий ушел. Буся подошла к дереву, и, покрутившись, легла возле хозяйского вещмешка. Юрко пристроился рядом. Михалыч прилег на лапник и прикрыл глаза. Тревога, гнетущая все эти дни, ушла, на душе стало легче. Тепло от костра приятно грело щеку, и он не заметно для себя задремал.
Утром, через час после рассвета, Буся вскочила и бросилась чащу. Вскоре послышались голоса. Вместе с Василием к костру вышли свояк Михалыча с сыном-подростком и еще один деревенский парень. Ребята с любопытством смотрели на охотника. В руках оба держали по паре широких охотничьих лыж.
— Покурите немного, а я поработаю, — Василий с топором в руках скрылся за деревьями. О схватке с медведем свояк уже знал от соседа, поэтому ничего не спрашивал. Рассказал, как Михалыча потеряли дома, как не чаяли увидеть его живым.
Вернулся Василий. Он принес охапку нарубленных сухих еловых батожков. Разложив принесенные лыжи рядком на снегу, принялся колдовать над ними с веревкой и батожками. Через полчаса на снегу стояла легкая волокуша.
— Ну, вот, Михалыч, сани готовы. Еще бросим лапника на них, и в путь, — пошутил Вася.
— Когда же ты научился это мастерить? — с удивлением спросил Михалыч.
— Так это, — подмигнув мужикам, Василий признался. — Я лося завалил втихаря позапрошлой зимой. Не будешь ведь трактор или лошадь просить. А на такой волокуше за четыре дня с женой легко вытаскали мясо из леса. Ну, что, мужики, собираемся.
Расстелив на лыжи полотнище брезента и уложив слой лапника, Василий помог Михалычу удобнее устроиться на волокуше.
После полудня они уже добрались до деревни. Не успел еще Михалыч снять напрочь пропахшую дымом и потом одежду, в дверях появилась фельдшер из местного медпункта. Молча, осмотрела, ощупала лодыжку ноги, но, когда с головы срезала присохшую к волосам повязку, обомлела:
— Срочно в больницу! Я сейчас обработаю раны, перебинтую и побегу к бригадиру, пусть направит машину. Мария (обратилась она к жене охотника), переодень его в чистую одежду да с собой собери, что нужно.
Так в один день Михалыч оказался сначала в участковой, а поздним вечером — в районной больнице.
На ногу наложили гипс, в лодыжке все-таки была трещина. Но гораздо сложнее было с рваными ранами на голове. Чистили, зашивали, снова резали, чистили и зашивали. Только через три недели хирург на очередном осмотре вздохнул с облегчением и пошутил:
— Ну, Михайлович, в следующий раз, когда медведь по головке погладит, постарайся всё-таки быстрее добраться до больницы!
Еще через недельку его отпустили выздоравливать домой. А когда, наконец, сняли гипс, на улице уже пахло весной. Теплым мартовским днем он вышел из дома. С крыши уже вовсю звенела капель. В палисаднике, в густых ветвях черемухи, на все лады выводили свое «зинь…зинь…» синицы — вестники весны. На дороге, напротив калитки, на охапке сена, упавшей с тракторного воза, лежал, греясь на солнышке, Юрко. Вокруг него носился соседский щенок. Он прыгал, пытался поймать хвост Юрка, и грозно рычал. Пес не обращал на малыша внимания, только лениво косился прищуренным глазом.
Эта картина разбередила Михалычу душу. Он прошел по тропинке до изгороди, проходящей по краю угора. Внизу, на перекатах, уже свободных ото льда, светилась река. За ней, от стоящих на краю леса зеленеющих елей, ложились на снег голубые тени.
— Эх, весна уже идет! В лес бы сейчас! — посетовал вслух Михалыч.
Кто-то ткнулся сзади в ноги. Это был Юрко. Пес уселся рядом и заглянул хозяину в глаза, как будто почувствовал его настроение.
— Ничего, Юрко! Потерпи немного, вижу, тоже скучаешь по лесу, — успокоил хозяин. — Вот привезет скоро Василий с починки от своего знакомого умельца моё ружьё, и махнем мы с тобой по насту с утра пораньше по своим местам. Проверить надо на сосновой гриве, у первого отнорка за Светицей, не начали ли «чертить» глухари… Хоть на тока походить вволю.